552У Мирты спутанные грязные волосы, глубокий порез на щеке и потрескавшиеся губы. Даже в её лучшие дни — на интервью у Цезаря или на параде — Катон никогда бы не сказал, что она хотя бы симпатичная. А сейчас смотрит на неё и не может отвести взгляд: от пятна на лбу, покрасневших пальцев и глубоких тёмно-карих глаз. Он думает, что это так Арена с ним играет: видеть красивое во всём тебя окружающем. Мирта в последние несколько часов не просто человек из его Дистрикта, союзница или кто-там-ещё, а целый мир, скукоженный до невысокой, худой оболочки в порванных в нескольких местах штанах и оплавившихся ботинках. Она точит нож и изредка подкидывает в костёр ветки. Им, по сути, больше некого бояться: разве что Цеп, но он далеко и слишком маловероятно, что нападёт первым. Катон хочет сказать что-нибудь, разрядить обстановку, привлечь внимание спонсоров (вдруг они раскошелятся на что-нибудь очень им необходимое?), да и просто поговорить, но тема для разговора упорно не идёт. Он неловко мнётся, покашливает и заламывает пальцы. — Я с самого детства хотела пойти на Голодные Игры, — вдруг говорит Мирта. — Мой отец рассказывал… ты же помнишь, что мой отец был победителем двадцать лет назад? — в голосе гордость, смешанная с горечью. — Так вот он говорил, что это тренирует дух, тело, волю. Ты становишься сильнее и физически, и морально. Я ему долго не верила. — И что же теперь? — А теперь я хочу победить, чтобы вернуться и сказать ему, как он прав. Катон на мгновение удивляется, как столько злости и ненависти умещается в эту неприглядную, на первый взгляд, девушку. — Знаешь, я рад, что мы с тобой из одного Дистрикта, — натянуто улыбается он, — не хотел бы я себе такого врага, как ты. Мирта громко, заливисто, чисто по-девичьи, смеётся. — Слушай, — говорит она через несколько минут. — У меня просьба одна. Катон непроизвольно отмечает, что краснеет Мирта некрасиво: отдельными алыми пятнами, будто покрываясь лихорадкой. — Ну? — торопит он её, надеясь, что это будет не глупая «женская» просьба. Почему-то ему вдруг кажется, что она хочет попросить что-то невозможное для него — поцелуй? Объятий? Пары ласковых слов? Глупость, да и только, такой, как эта Мирта ничего из этого не требуется. Наверное. — Я бы хотела… чтобы ты… я… — Мирта мнётся и, неловко дёрнув нож, обрезает кожу на ладони. — Ай! Чёрт! В общем, я бы хотела завтра пойти к Рогу. А ты будешь прикрывать меня. Катон хмурится, пытаясь скрыть некоторое замешательство и смущение. — Мы кажется обсуждали это. Иду я. Мирта прикрывает веки и делает глубокий вдох. — Пожалуйста. Пожалуйста, пусть пойду я. Мне это надо. Очень, — отрывисто, резко, молящее говорит она, не смотря на него. — Почему? — Надо. — Нет. — Я хочу доказать… — Мирта закусывает губу и проводит пальцами по глазам, будто смахивая слёзы. — Ему… отцу. Он всегда считал меня никчёмной, говорил, что я ничего не смогу добиться. Я всю ночь перед Жатвой молилась, чтобы произнесли моё имя, потому что не знаю, хватило бы у меня смелости пойти добровольцем… — Но ты же… — Катон пытается судорожно подыскать нужное слово, но ничего толкового в голову упорно не приходит. — Натренированная! — Это ничего не отменяет здесь, — она прикладывает руку к груди и тихонечко стучит по куртке пальцем. Катон удивлённо качает головой. — Иди. Только пообещай мне одно. Мирта вопросительно приподнимает бровь, снова возвращаясь к наточке ножа. — Обязательно вернись. Мирта серьёзно смотрит на него несколько секунд и кивает. Катон непроизвольно отмечает веснушки на её бледном, измазанном чем-то зелёным лице, маленькую золотистую каплю серёжки в ухе и очень длинные чёрные ресницы.
спасибо, автор.
не з