[Hunger Fest]

4.17. Китнисс/(|)Сноу. Питра убивают после их первой Игры, а Китнисс остается в Капитолии. Мятеж Дистрикта-13 подавлен. Президент Сноу растит себе преемницу.

@темы: выполненные, Китнисс Эвердин, Президент Сноу

Comments

[Гость]

весьма экспериментальные 3711 слова

1.

Когда Китнисс открывает глаза, все, что она видит – это белый потолок, такой ослепительный, что у нее на глаза наворачиваются слезы.
Она лежит, не двигаясь, какое-то время: она прислушивается, но не слышит ничего, кроме белого шума тишины; она видит только белый потолок; ее нос не улавливает никаких запахов. Все вокруг стерильно-чистое, противно-клиническое, одноразовое, продезинфицированное.
Она снова закрывает глаза, и видит последние минуты на арене, видит ладонь Пита, сжимающую ядовитые ягоды, видит планолет, спускающийся к ним, видит медиков, столпившихся над телом умирающего парня.
Когда Китнисс опять заставляет себя открыть глаза, она видит серое лицо Хеймитча. С ментором появляется запах (пот, алкоголь, чужие духи) и звук (тяжелое дыхание, шуршание одежды, звон металлической фляжки).
- Эй, - шепчет она.
- Эй, - хрипло выдавливает из себя Хеймитч и почему-то опускает глаза. Потом Китнисс видит, как на его дрожащие, сцепленные на коленях руки падает капля, а потом еще одна.

Пит не выжил. Когда планолет опустился на крыше медицинского центра, Китнисс Эвердин, Победительницу Семьдесят Четвертых Голодных Игр, медики поспешно вывезли на каталке. Пит Мелларк, ее несчастный возлюбленный и партнер по Дистрикту, уже лежал в простом сосновом гробу.
Капитолийцы получили драму, разбивающую сердца, но окупающую деньги телевизионщиков. Двенадцатый Дистрикт получил славу и прибавки к поставкам продуктов в течении года. Сноу получил единственного Победителя. Хеймитч получил хотя бы одного ребенка, которого ему удалось спасти за двадцать четыре года. Китнисс Эвердин получила корону Победителя, новый дом, кучу денег и призрак светловолосого парня, который преследовал ее не только во сне, но и наяву.

Она видит его в зеркале, когда Цинна примеряет на ней платье для интервью с Цезарем Фликерманом.
- Вы выглядишь замечательно, - мягко говорит Цинна, однако, без всякой улыбки.
- Да, солнышко, только не забывай улыбаться. Меня не будет рядом, чтобы покорять публику за двоих, - говорит Пит за ее плечом, и Китнисс приходится закрыть глаза и помотать головой, чтобы отогнать видение. Шпильки, впивающиеся в ее затейливую прическу, больно тянут волосы, царапают кожу, отрезвляют на минуту. Когда она снова открывает глаза, то видит только Цинну.

Она видит его поверх плеча Президента Сноу, который коронует ее Победительницей. От Сноу разит кровью и розами, Китнисс тошнит, но она только сильнее поджимает губы: нет причин радовать капитолийцев своим лживым образом беззаботной девчонки теперь, когда Игры позади и от их расположения больше не зависит ее жизнь. Президента, по всей видимости, ее мрачный оскал только забавляет, потому что он наклоняется к ней и выдыхает в лицо:
- Вы, мисс Эвердин, бесспорно, одна из самых любопытных Победителей на моей памяти. Бесстрашна, умна и непокорна – я ценю эти качества, но только если они не вредят мне и Капитолию.
Китнисс делает судорожный вдох, но нос тут же забивается приторным кроваво-розовым смрадом. Президент же дотрагивается до брошки с пересмешницей, приколотой к ее платью, и снова говорит:
- А вы, мисс Эвердин, весьма непредсказуемая носительница этих характеристик. Поэтому я бы хотел держать вас поближе, чтобы вы не натворили чего-нибудь, в чем потом пришлось бы вам же раскаиваться. Поверьте, участь тех, кто идет против воли Капитолия, весьма незавидна, - Китнисс коротко кивает, а пальцы Президента обхватывают брошь и коротким резким движением срывают ее с тонкой нежной ткани. – Поверьте, мисс Эвердин, у меня на вас очень большие планы.
Призрак за его плечом только качает головой.

Она возвращается в Двенадцатый Дистрикт, переезжает в новый дом, ложится в новую кровать и пытается уснуть. Она просыпается среди ночи, потому что ей кажется, что за ней кто-то следит, долго вглядывается в темноту, но не видит никого. Она переворачивается на другой бок и снова закрывает глаза.
Она снова видит его в предрассветной полумгле комнаты, сидящим в кресле, в углу.
- Как думаешь, солнышко, если бы я проглотил те ягоды и умер, тебе было бы легче сейчас?
Она отворачивается. И отвечает, сама себе, но вслух: «Нет, потому что я уже тогда пообещала себе вытащить нас обоих с арены живыми».
Она не выходит из дома, она редко покидает пределы своей комнаты.
Когда приходит время Тура Победителя, Хеймитч врывается в ее комнату, трясет за плечи и вливает в нее несколько глотков самогона из своей фляжки. Это отрезвляет ее ровно настолько, чтобы Цинна смог втиснуть ее в новую красивую капитолийскую одежку и выставить вперед перед камерами.
Вечером, когда поезд уносит ее прочь из Двенадцатого, она натыкается на Хеймитча в баре. Он пьян настолько, что едва держится на барном стуле, но в сумбурном бормотании она различает:
- …Никакой надежды, детка. Теперь даже из Тринадцатого помощи не дождешься, он уничтожил их всех, под корень. У революции нет и не было будущего, пока жив Сноу.
В голове Китнисс сразу появляется предельно простая логическая цепочка. Когда она оглядывается на Пита, стоящего справа у витрины с пирожными, он мотает головой и шепчет:
- Нет, Китнисс, не нужно. Ты не должна превращаться в того, кем не являешься.
Китнисс с вызовом поднимает бровь.
- Прошу тебя, Китнисс, - продолжает Пит. Сквозь его полупрозрачную фигуру угадываются очертания стеклянной витрины с закусками.
Но она уже отворачивается, упрямо нахмурив брови.
- Ты всегда делала так, как тебе вздумается, - раздраженно говорит Пит.
Китнисс отгоняет его призрак, как муху, и возвращается к себе в комнату.

Тяжелее всего было смотреть в глаза маленькой сестренки Руты, когда они останавливаются в Одиннадцатом Дистрикте. Но Китнисс покорно повторяет слова, которые вбил в ее мозг Хеймитч, покорно терпит холодную тишину толпы, когда ее голос замолкает. Она ловит краешком глаза светловолосую макушку в полумраке коридоров Дома Правосудия, когда ее под конвоем ведут на прием тем же вечером. Сердце тяжело бьется, дышать тяжело вовсе не от тесного корсета или духоты, но Китнисс делает все, как нужно, как от нее требуют Эффи, Хеймитч и тяжелая рука тирании Сноу.
Остальные десять дистриктов мелькают незначительными событиями. Каждую ночь в своих кошмарах она снова и снова оказывается на Арене, возле Рога Изобилия, и почему-то каждый раз она целится в сердце Пита, и каждый раз, как бы крепко она ни сжимала в своих пальцах стрелу, та все равно вырывается и пронзает его грудь. Она просыпается от собственных криков и стонов, ей отчаянно хочется чьей-то поддержки, чьих-то рук, теплоты, но никто не приходит к ней. Днем Китнисс отвлекается тем, что продумывает свой план, тем, что пытается снова увидеть голубые глаза в зеркале, в кривом отражении блестящего чайника, в ночной черноте за окнами поезда. Но он не появляется, и Китнисс не знает, рада ли она этому.

Бал у Сноу, кульминация ее путешествия, поражает своим великолепием и размахом, а Китнисс поражает всех своим бесподобным одеянием – платьем, расшитым тонкими иссиня-черными перьями, очередным шедевром Цинны. Впрочем, капитолийцы теперь общаются с ней совершенно иначе: за две недели ее Тура Победителя они, через репортажи и статьи, привыкли к ее замкнутости и необщительности; и, хотя некоторые разочарованы подобной метаморфозой, большинство списывают это поведение на траур по погибшему возлюбленному. Поэтому ее мало донимают пустой болтовней, и Китнисс вполне довольна тем, что ее оставили в покое, несмотря на досадливо поджатые губки Эффи Тринкет.
Хотя, президенту Сноу до траура нет никакого дела. Его губы неприятно растягиваются в улыбке, и Китнисс с трудом борет в себе желание поморщиться.
- Вы впечатлили меня, мисс Эвердин. Признаться, я ожидал, что во время вашего путешествия по Панему, будет куда больше проблем. Я рад, что вы приняли мои искренние советы всерьез.
Китнисс кивает:
- Разумеется, сэр.
Сноу вздергивает бровь и смотрит на нее уже куда более пристально.
- Я бы хотел, чтобы вы, мисс Эвердин, немного задержались в Капитолии. На правах моей гостьи, разумеется, - наконец, говорит он. Он, разумеется, и не пытается скрыть приказной тон своих слов.

[Гость]

2.

Поезд с Хеймитчем, несмотря на протесты старого Победителя, отправляется обратно в Двенадцатый. Китнисс же переселяют в особняк Президента, а Эффи назначают ее личным эскортом.
- Дорогая, - шепчет ей бледная Тринкет, - президент хоть как-нибудь намекнул тебе, что именно он от тебя хочет?
Китнисс мотает головой, и, чуть повернув голову, видит его, сидящим на стуле, по правую руку от Эффи. Голубые глаза смотрят серьезно, рот сжат в упрямую полоску.
- Ты знаешь, - говорит он, наконец.
Китнисс знает.
Но вечером ей кажется, будто она слышит глухие рыдание, доносящиеся из комнаты Эффи. Она останавливается, прислушиваясь, и понимает, что та разговаривает по телефону:
- Она же совсем ребенок, Хеймитч! – И после паузы, поспешно добавляет: - Конечно, я помню про Финника, но Китнисс… она совсем не такая. Я не знаю, смогу ли я смотреть на это…

Президент ведет ее по длинным коридорам капитолийского Дома правосудия: сначала это были светлые, ярко освещенные коридоры, устланные коврами, с картинами на стенах; они сменились серыми тоннелями со сложными замками и толстыми перегородками. Лифт спускает их еще ниже, и снова выплевывает в серые тоннели, холодные и мрачные. Президент ведет ее дальше, и Китнисс с каждым шагом старается не думать о шахтах, в которых погиб ее отец.
Они останавливаются у двери, практически ничем не отличающейся от остальных, и, когда та распахивается, Китнисс видит мужчину, сидящего на кресле. Когда-то он был капитолийцем, Китнисс это видит по его искусным татуировкам на руках и шее, по затейливой линии роста волос на лице, по неестественно-зеленым глазам, которые смотрят на них с болью, усталостью и настороженностью. Когда взгляд мужчины останавливается на Китнисс, его глаза распахиваются, а с губ слетает слабый вскрик.
- Мисс Эвердин, - говорит президент Сноу, полуобернувшись к Китнисс, - позвольте вам представить человека, который считал себя настолько могущественным, что взял на себя смелость дарить людям надежду. Собственно, он – виновник той ситуации, с которой вы сами и оказались.
Китнисс хмурится, понимание приходит запоздало:
- Это распорядитель игр, - тихо говорит она.
Сноу довольно кивает:
- И правда. - Он оборачивается к заключенному. - Это тот самый человек, который изменил правила Голодных Игр, на что никто до него никогда не решался, и вздумал, что будет неплохо дать шанс победить двум трибутам. И вы, дорогая мисс Эвердин, жили этим шансом. Он был почти в ваших руках, если бы ваш партнер вас не подвел.
Китнисс с трудом подавляет в себе гнев на эти слова президента, и только коротко кивает.
- И посмотрите, во что чуть было не превратилась вся эта ситуация? – Продолжает Сноу. – Представьте себе, мисс Эвердин, что было бы, если бы победили два трибута, даже несмотря на то, что эта своевольная выходка господина Крейна была подавлена перед самым финалом? Что было бы, если бы мистер Мелларк не умер? Люди бы подумали, что раз им дали надежду, то они вправе проявлять своеволие, бороться за то, что им было обещано. Как сделали вы со своими ягодами. Мне страшно представить, во что превратился бы Панем в таком случае. Хотя, я вам отвечу: он превратился бы в дымящиеся руины, в кладбище некогда великой державы. В то, чем он чуть было не стал семьдесят пять лет назад. Я был там, мисс Эвердин, я своими глазами видел, что случается, когда у людей слишком много надежды, и одна искра дает толчок для того, чтобы разгорелось целое пламя.
Приблизившись к Китнисс, он тихо добавил:
- И этот человек чуть было не помог зажечь эту искру.
Воцаряется тишина, прерываемая только тяжелым дыханием Сенеки Крейна и скрипом кожаным ботинок Сноу, когда он огибает комнату вдоль стен.
- Я так понимаю, вы вынесли урок для себя, мисс Эвердин. И я хочу дать вам шанс, шанс настолько щедрый, что он может вас испугать, - говорит Сноу. – Но этот человек более не достоин никаких шансов, - он кивает головой на Крейна, а потом, коротким движением руки, дает знак солдатам у двери, и те подхватывают мужчину под руки и волокут прочь из камеры, через небольшую, почти незаметную дверку, в соседнее помещение. Стена между комнатами мигает и превращается в стеклянную перегородку, и Китнисс наблюдает, как Крейна подтаскивают к висящей из потолка петле и накидывают на его шею.
- Запомните, мисс Эвердин, это очень щедрый шанс, и у меня на вас большие планы, - говорит Сноу где-то совсем рядом, над ее плечом. Китнисс знает, он наблюдает за ее лицом, пытается прочесть каждое движение мускулов, каждую реакцию. Поэтому ей приходится наблюдать за тем, как пол раскрывается под ногами бывшего Главного Распорядителя, и как его тело бьется в судорогах, словно шарнирная кукла на ниточках в руках неопытного кукловода. – Не разочаруйте меня, - добавляет Сноу и выходит из комнаты.
Китнисс стоит и смотрит сквозь стекло еще несколько минут. А потом слышит:
- Тебе было бы легче, если бы я умер до того, как они разрешили победить двум трибутам?
Она видит его силуэт в отражении зеркала, но, обернувшись, конечно, обнаруживает пустоту.

Эффи с некоторым изумлением зачитывает Китнисс список лекций, которые для нее устроил Сноу. В основном это основы экономики, политики, истории. Президент берет ее с собой во второй Дистрикт и показывает Орешек, она стоит позади него на параде миротворцев. Потом она видит фотографии в газетах: ее лицо выглядит суровым, брови сдвинуты, взгляд мрачный; она не реагирует на советы Эффи, которая старается привить своей подопечной хоть какое-то подобие светского дружелюбия. На телефонные звонки Хеймитча она отвечает коротко и кладет трубку сразу после того, как тот сообщает ей, что с ее матерью и Прим все в порядке. Она все реже видит образ светловолосого юноши, но в те редкие мгновения, когда ее глаза различают его лицо в складках штор или среди розовых кустов, он смотрит на нее с грустью.
Президент знакомит ее с Плутархом Хэвенсби, Главным Распорядителем Квартальной Бойни, и тот, словно видя ее насквозь, только усмехается после обмена короткими вежливыми фразами. Впрочем, Сноу наблюдет за этой беседой с благодушной полуулыбкой на тонких губах, и Китнисс впервые ощущает что-то похожее на удовлетворение.

Ее комната в президентском особняке слишком большая, слишком громкая, в ней каждое движение, каждый вдох возносится к потолку, а окна выходят на розовый сад Президента, где она каждое утро завтракает в компании Сноу. В этой комнате она старается не заснуть по ночам, опасаясь возвращения на арену; в этой комнате она просыпается под утро, среди мокрых от пота простыней, оглохшая от собственных криков, которые эхо разносит по углам. И только иногда она ловит в темном углу призрак Пита, печальную ухмылку, беспомощное движение его несуществующих рук, теплоту которых она так отчаянно помнит после тех лихорадочных ночей в пещере. В такие минуты он шепчет ей:
- Тебе жаль себя за то, что ты не выполнила свое обещание, или меня, за то, что я умер?
Она кидает в угол вазу с прикроватной тумбочки, которая пролетает сквозь его прозрачное бледное лицо, не потревожив ни кудряшки, ни причинив даже призрачного вреда, а Пит продолжает:
- А может, ты злишься на меня за то, что я посмел умереть после того, что ты для меня сделала?
Она не отвечает, а накрывается с головой простынями, отгораживается от него и снова старается не заснуть. Она задается вопросом, что думают о ней те, кто наблюдает за ней по ту сторону камер, спрятанных повсюду в этой комнате; она размышляет, что думает о ней Сноу.

Китнисс привыкает к одиночеству, но никак не может привыкнуть к этой огромной и богатой клетке, куда, помимо нее, имеют доступ только Эффи, Цинна и ее команда подготовки.
Поэтому она очень удивлена, когда однажды вечером за дверью в ее комнату оказывается Финник Одейр собственной персоной. Он улыбается, чуть склоняет голову в поклоне и говорит с насмешкой:
- Извини, забыл обвязаться подарочным бантом.
Китнисс хмурит брови, но когда его пальцы начинают расстегивать пуговицы на ее платье, вздрагивает и понимает. Сегодня ее день рождения. Сегодня ей исполнилось семнадцать.
- Президент Сноу решил, что тебе нужно немного расслабиться, - шепчет Финник, пока его ладони стягивают мягкую ткань с ее плеч, обнажают ее тело, скользят по ее животу. Китнисс не чувствует нежности или теплоты от его прикосновений, только заученный алгоритм движений, который Финник отпрактиковал на других телах.
Она закрывает глаза и молится, чтобы не увидеть его лица сегодня. Она понимает, что ни ей, ни Финнику эта ситуация не доставляет ни капли удовольствия, поэтому она просто покорно терпит то унижение, на которое ее обрекает явный приказ Сноу, явно считавшего ее своей куклой, с которой ему угодно играть так, как захочется. Губы и руки Финника не доставляют удовольствия, хотя она понимает, что он делает попытки хотя бы расслабить ее; ее тело напряжено, ей кажется, что шелк простыней царапает ее кожу. Потом ее комната наполняется звуками их тел, их вздохов и стонов Финника, в которых не всякий угадает ложь, и это настолько невыносимо громко, что Китнисс едва улавливает:
- Ты нужна нам Китнисс. Революции нужна Сойка. Ты наша Сойка… - шепчет Финник ей в ухо, а потом снова громко стонет и целует ее губы.

За завтраком Сноу с улыбкой, которую простой человек принял бы за отеческую заботу, спрашивает, понравился ли Китнисс его подарок. Китнисс кивает и роняет сухую благодарность.
Потом цитирует слова Финника о революции, о Сойке.
Сноу медленно опускает чашку с чаем на стол и внимательно смотрит на Китнисс. В уголках его губ Китнисс замечает довольную усмешку и крупинки засохшей крови.

[Гость]

3.

Через несколько дней Финник снова оказывается на пороге ее комнаты. Только теперь у него нет имени, титула Победителя и языка. Безгласый смотрит на нее тусклыми зелеными глазами, смотрит как на чудовище, как на переродка, и ставит на стол поднос с ее ужином.
Китнисс закрывает за ним дверь и поворачивается к кровати. Она ложится на холодную постель, закрывает глаза и пытается представить, что рядом лежит Прим. Но у нее не выходит: нежной и невинной Прим нет места рядом с этой Китнисс. Тогда она думает о Гейле, но его лицо расплывается у нее перед глазами, она понимает, что не видела его больше полугода; да и он бы тоже не понял, он бы смотрел на нее так же, как Финник.
Она открывает глаза и видит Пита. Он лежит так близко, что кажется, стоит только протянуть руку, и она коснется его горячей кожи, его мягких волос, пахнущих пылью и опавшими листьями с их арены. Но вокруг только прохлада кондиционированной комнаты и искусственный запах кондиционера для белья. Пит не смотрит на нее, он смотрит вверх, в потолок, расписанный позолоченной лепниной и голубыми облаками. Китнисс снова закрывает глаза.

Квартальная бойня, трибутов для которой отбирают абсолютно из всех жителей дистриктов, не выделятся практически ничем: побеждает трибут из Второго Дистрикта, но до него никому нет дела. Капитолий до сих пор не может прийти в себя после трагической судьбы Финника Одейра, однако он в то же время заинтригован тем вниманием, которое президент Сноу уделяет прошлогодней Победительнице Голодных Игр. Она следует за ним повсюду: когда Сноу приветствует трибутов на площади, Китнисс стоит в нескольких шагах от него; когда Цезарь Фликерман берет интервью у трибутов, она сидит рядом с ним и качает головой в ответ на его комментарии; когда президент поздравляет Победителя, Китнисс протягивает им корону. Капитолий снова вспоминает о Китнисс Эвердин, Капитолий бьется в экстазе от ее мрачных и элегантных нарядов, которые создает Цинна, словно снимая выкройки с ее души. Эффи Тринкет пытается устроить ей свидание с Хеймитчем, но Китнисс избегает его, как огня, и, в конце концов, тот перестает даже звонить.
Китнисс становится одновременно заметной для всех и недоступной ни для кого: Капитолий в восторге от ее загадочности, они строят предположения, одно нелепее другого. Кто-то считает, что Китнисс стала президенту приемной дочерью; кто-то загадывает, что Сноу присмотрел ее в качестве невесты для своего сына, а кто-то с насмешкой и шепотом предполагает, что старик приберег ее для себя.
Но никто и не думал, что спустя полтора года после коронации Победительницей, Китнисс Эвердин официально будет названа преемницей Кориолануса Сноу, будущей главой Панема. И всем понятно, что Капитолий проголосует за Китнисс, когда придет время выборов, пусть это и будет всего лишь очередной лживый фарс, как и вся политическая система страны.

Утро кануна дня Жатвы для Семьдесят Шестых Голодных Игр оказалось грубым и дождливым, и привычный завтрак в компании Президента был поспешно перенесен в оранжерею с искусственным водопадом и громким пением птиц под стеклянным куполом. Китнисс приходится напрягать слух, чтобы различить слова Сноу, комментирующего очередную казнь неугодного ему главы миротворцев из Восьмого Дистрикта, который слишком долго закрывал глаза на царящие в дистрикте беззаконие и беспорядки.
Помимо них в оранжерее только двое Безгласых и миротворец у дверей: в самом сердце Президентского дворца Сноу нечего опасаться, он по-старчески небрежен и самоуверен в собственной власти. Китнисс улыбается, когда один из Безгласых подливает в чашку Сноу еще кофе, и опускает глаза; ее руки заняты размазыванием джема по булочке.
Китнисс не поднимает глаз, когда Президент делает глоток, потом второй. Он делает несколько харкающих звуков, перерастающих в панический кашель, который заглушается искусственным ревом водопада и криком птиц над их головами. И только когда он хрипит: «Ты!», Китнисс поднимает голову и, не улыбаясь, протягивает вперед ладонь, в которой лежат несколько ягод.
Многолетние испытания с ядами над собственным организмом не спасли Кориолануса Сноу от самого явного противника в этой недавней игре. Его губы перед смертью искривляются в улыбке, а Китнисс переглядывается с рыжеволосым безгласым, который салютует ей пустым кофейником, собирает ягоды из ее ладони и закидывает их в свой рот, неловко глотая. Финник опадает на землю, вместе с собственной жизнью отнимая у Китнисс ответственность за убийство Президента. Он обеспечивает ей алиби, отводит подозрительные взгляды прочь, превращая политической переворот в личную вендетту.
Она видит Пита в шуршащих зарослях оранжереи, его полупрозрачные губы шевелятся, но она не слышит его. Или не хочет слышать. Она боится тех слов, что ей сказал бы призрак Пита. Она боится, что эти слова – правда.

Тело Сноу не успевает остыть, а Китнисс уже называют исполняющей обязанности Президента Панема. Никого не смущает ее юность и неопытность, тем более что Сноу самому было чуть больше, когда он пришел к власти. Голодные Игры откладывают на месяц. Пустая формальность в виде выборов, которым сопутствуют пышные гуляния, многозначительные предсказывания и театральное нагнетание страстей на толпу, охочую до зрелищ, не меняют этого: Китнисс Эвердин, Победительница Семьдесят Четвертых Голодных Игр, становится Президентом Панема. Вся власть, все могущество Кориолануса Сноу оказывается в ее руках, и Китнисс с готовностью принимается мстить.
Через неделю практически все, кто поддерживал Сноу, оказываются либо на виселице, либо в тюрьме. Голодные Игры отменяются, а Плутарх Хэвенсби жмет Китнисс руку прежде чем нажать на кнопку, уничтожающую новую Арену. В Дистриктах назначаются новые главы, которые выбирают народных представителей; разрушаются стены-оковы вокруг границ; каждый день туда отправляются составы с едой и продовольствием.
Обратно на первом же поезде приезжают в Капитолий свободные теперь граждане Панема, желающие хоть одним глазом, наяву увидеть Китнисс Эвердин, их свободную Сойку.

Хэймитч долго орет на Китнисс, вспоминает каждое известное ему ругательство, а потом обнимает ее, прижимает к своей груди и делает вид, что не слышит ее рыданий.
- Он бы понял, - говорит Хеймитч, поглаживая волосы Китнисс, - Пит бы понял все то, на что ты пошла ради нас.
Китнисс рыдает еще сильнее, но ей приходится взять себя в руки, потому что за дверью ее ждут мать с сестрой, и она не хочет, чтобы они видели ее такой беззащитной, такой несчастной.

По вечерам она возвращается в свою громкую золотую клетку, ту самую, куда ее когда-то поместил Сноу, ложится на кровать и снова пытается не заснуть. Но сколько бы она ни вглядывалась в темные углы, в шуршащие складки портьер, в огни Капитолия за окном, она больше не видит своего мальчика с хлебом.

[Гость]

Автор, вы большой молодец.
Очень мрачно. Канонично.

[Гость]

Автор очень счастлив, что вам понравилось!)
(очень и хотелось мрачной истории, хотя в первом варианте текста был намек на счастливый конец)

[Гость]

Просто шикарно!!!

[Гость]

Ого, как круто!