198 словЯ в последний раз смотрю на окружающую меня действительность. Пустая комната, темнота, где-то вдалеке сердитые, громкие, радостные - совершенно разные и неразличимые - голоса. В горле сухо, как в пустыне, перед глазами плавают цветные круги, так похожие на капитолийских девушек - нет, не формой, а именно цветом. Голова раскалывается, а эти крики только мешают и делают больнее. Китнисс сейчас на Арене. Куда она попала? Выжила ли она или сгинула в Кровавой Бойне? Нет, конечно нет. Моя сойка не может просто так умереть в каких-то глупых Играх. Эгоистично, да. Но Китнисс, моя Огненная Китнисс, моя Сойка-Пересмешница, не может так просто взять и исчезнуть на этой Арене. До меня доносятся обрывки фраз. Как я не прислушиваюсь, услышать знакомых имен мне не удается. Хоть что-то радует. Значит, они в безопасности. В голове гудит, горло словно протыкают сотнями игл. Усталость вдруг наваливается со страшной силой. Сон постепенно овладевает мной. Последнее, что я вижу в сонном бреду - Китнисс, стоящая передо мной. В глазах горит решимость, но что присутствует еще... Льдинки слез поблескивают в глазах, висят на ресницах, катятся по щекам... - Я все еще ставлю на тебя... - из последних сил шепчу я, горя желанием успокоить девушку. Шепчу и проваливаюсь в темноту.
Спасибо, автор. Для меня Цинна - один из любимых персонажей, и его вера в Китнисс - это нечто потрясающее, это именно то, что вы сумели передать). Последнее, что я вижу в сонном бреду - Китнисс, стоящая передо мной. В глазах горит решимость, но что присутствует еще... Льдинки слез поблескивают в глазах, висят на ресницах, катятся по щекам... - Я все еще ставлю на тебя... - из последних сил шепчу я, горя желанием успокоить девушку. Шепчу и проваливаюсь в темноту.
299 словУгрозы. Ода, две, три… Тысяча их. «Никогда больше» «Только попробуй что-нибудь выкинуть и тебя живым закопают» «Ничего особенного, сделай самое обычное платье» Цинна не реагирует на эти слова. Он профессионально улыбается и мягко уверяет всех, что уж он-то точно ничего не станет делать. Ни шикарного птичьего оперения, ни клюва. Все в интересах Капитолия. Безусловно, он не хочет провоцировать дистриксы. Как вы могли такое подумать! Цинна не боится угроз. Он уже давно работает на мятежников. Страх или не владение собой может сгубить Китнис и Пита. Одно не верное слово и вся операция летит к чертям. На кон поставлено слишком много, чтобы сейчас оступиться. Стальные нервы. Выдох. Руки трясутся, но если их сжать в кулаки, то это не заметно. Цинна вновь и вновь улыбается коллегам, знакомым, организаторам игр. Снова и снова обещает вести себя тише воды, ниже травы. Рассказывает что-то о новых ультра-модных бантиках. - Эти бантики я думаю добавить в платье. Знаете, оно так хорошо подойдет к… И все окружение потихоньку успокаивается. Цинна гораздо лучший актер чем Китнис. Он блестящий актер. Сумев убедить всех и вся, что сфера интересов его ограничивается модными тенденциями, Цинна готовит взрыв. Взрыв настолько яркий, что накроет всех, кто окажется рядом. Едва взявшись за это дело, Цинна уже знал, чем оно кончится. Никто и никогда не оставит его в живых после этой провокации. Но когда дизайнер представляет какую реакцию вызовет сойка-пересмещница, подкашиваются колени. От ужаса. От восторга. От тех нескольких часов триумфа над этой грязной, прогнившей системой. Системой, которая вырастила его. Системой, которую он уничтожит.
«Я все ещё ставлю на тебя» От скупых, но сильных ударов темнеет в глазах. Цинна вскидывает голову и бросает непобежденный, почти насмешливый взгляд на Китнис, которая колотит руками стекло. Следующий удар, и кровь капает на белый пол. Маленькая, но такая сильная сойка-пересмещница, я ставлю на тебя. Я все ещё ставлю на тебя.
Дорогой автор №2, это стрела в самое сердце. Я вообще безумно счастлива и от первого, и от второго исполнения, они с разных сторон раскрывают мою заявку, и ваш Цинна прекрасен. Действительно, кому его судить, кого ему бояться, если он сделал то, что хотел. И, как финальные аккорды, его мысли о Китнисс, находящейся в этот момент по ту сторону стекла. Я все ещё ставлю на тебя. Это правильно.
Йеннифэр_Миледи, тематики как таковой нет) лытдыбр с всякими фиками по комиксам, шерлоку, аниме-фендомам со всяких фестов. теперь вот и по голодным играм появятся)
…Меня всегда привлекал огонь. Или сначала, все же, была эта старая книга, найденная мной в подвале школы. Конечно, мы изучали мифологию, но, как оказалось, не полностью, по крайней мере, миф о Прометее я узнал именно из книги. Я раз за разом перечитывал эту историю, пытаясь представить себе, как это, решиться пойти против всех, решиться бросить вызов, зная, что за кара постигнет тебя за это. Как это, восстать против того, что кажется нормальным для других, но тебе кажется несправедливостью? Нет, осознание необходимости что-то менять у меня возникло не сразу. Я, как и все вокруг, каждый год смотрел Голодные игры, но совершенно не задумывался о том, что именно вижу. Для меня, как и для большинства жителей Капитолия, это было просто шоу и, даже смотря, как очередной трибут умирает, я не чувствовал глубокой несправедливости происходящего. Я только задумывался, как это, быть мятежником, но сам был еще очень далек от этого. Тем более что даже думать о мятеже в Капитолии, куда сложнее, чем где бы то ни было еще. В Капитолии любое твое слово может быть подслушано, ради всеобщего блага, разумеется. Общаясь с коллегами и друзьями, надо всегда следить за тем, что и как ты говоришь. И притворство, первое чему ты учишься. Скрывай мысли и эмоции от других, будь, как все, и твоя жизнь будет прекрасной. Молчи и будь свободен. Стоит заговорить и, кто знает, не станет ли это твоим последним словом. Я понимал, что все не правильно, но как исправить и что я могу сделать, я пока не знал. Я смотрел на искусственное пламя в камине, касался его руками, и чувствовал его прохладу. Искусственное пламя не может обжечь. Или может?
Все изменилось с появлением Китнисс. Это был мой первый год, как стилиста Игр и, разумеется, мне поручили самый последний из дистриктов. Когда я увидел, как Китнисс вызывается добровольцем, чтобы спасти свою сестру, я почувствовал, как волна жара прошла по моему телу. Неужели это тот самый знак, которого я так ждал? Эта девушка была огнем по своей сути, не безобидным прирученным огнем Капитолия, как, например, я, а свободным и опасным огнем другого мира, к которому я не принадлежал. Огонь земной и огонь небесный. И их объединение может осветить этот мир. Огонь существовал и до Прометея, но Прометей дал людям знание огня. Так и Китнисс была огненной до того, как я одел ее в этот костюм, но теперь об этом знали все. Я старался не показывать, как я переживаю за Китнисс. Я старался сделать ее незабываемой, чтобы у нее было больше шансов на выживание. Я обнимал ее, осторожно касался губами ее лба, глубоко внутри чувствуя, что она может не просто обжечь меня, а сжечь дотла, и я был готов сгореть, лишь бы она выжила. Как сильно мне хотелось занять ее место на арене, умереть за нее, но не позволить им потушить это маленькое, еще совсем слабое, пламя. Впрочем, я понимал, что мое вмешательство не принесет пользы ни мне, ни ей. И, если я готов был сгореть, то ей я такого не желал. Никогда еще Игры не казались мне такими мучительно долгими. Каждый миг, пока Китнисс была на Арене, я, казалось, ни на миг не отрывал взгляд от экрана. Даже когда она спала, я бодрствовал, словно охраняя ее. Конечно, я ничего не мог сделать, чтобы помочь ей, но я надеялся на то, что с ней все будет хорошо, что она победит. И Китнисс сделала это. Выжила, победила наперекор всем, стала сильнее, и ее огонь стал ярче. И это дало мне надежду. И не только мне.
Ее брошь, сойка-пересмешница, стала символом сопротивления, как и сама Китнисс, девушка, бросившая вызов Капитолию. Я старался быть поближе к ней, впрочем, это было не сложно, учитывая, что я, все же, ее стилист. Я любовался ей, пытался поддерживать ее и, в меру моих сил, помогал ей понять, кто она на самом деле и как многое зависит от нее. Когда она вновь была вынуждена вернуться на Арену, что-то во мне дошло до критической точки, и готово было взорваться. Я знал о восстаниях в дистриктах, о сопротивлении, догадывался и о многом другом, но главное, я знал, что есть те, кто позаботятся о Китнисс, чтобы ни случилось. И я знал, что должен зажечь сигнальный огонь. Огонь уже есть, пора дать людям знание огня. И я знал, как это сделать. И вот я, кажется, подошел к тому, что всегда так интересовало меня в детстве. Как это, пойти против всех, зная, что за это постигнет кара. Я делаю это ради любви. Да, я люблю Китнисс. Не так, как ее любит Пит, конечно. Я никогда бы не признался ей в своей любви. Никогда не посмел бы коснуться губами ее губ, но если ради нее я должен пожертвовать собой, пусть будет так. Моя огненная Китнисс, сойка-пересмешница, она осветит этот мир и исправит все то, что должно быть исправлено. Она справится, я знаю. Я верю в нее. Когда ее свадебное платье превратилось в наряд сойки-пересмешницы, я подписал себе смертный приговор. И когда я по просьбе Фликермена встал и поклонился залу, я знал, что среди взглядов, направленных на меня, есть и взгляд президента Сноу и тех, кто потом будет истязать меня в камерах. Ну что же, я принес огонь, теперь осталось ждать всего остального. И, да, искусственный огонь может обжечь очень сильно.
Я вновь провожаю Китнисс на битву. И вновь могу лишь поддерживать ее, внушать ей, что она сильнее всех и что она победит. «Я все еще ставлю на тебя». Да, Китнисс, я уже сделал ставку и она – моя жизнь. Но, знаешь, я сделал это с радостью. Когда опускается купол, я стараюсь выглядеть спокойным и уверенным, таким, в каком мне она и нуждается. Но, правда в том, что я слышу шаги миротворцев за дверью и знаю, куда и зачем они идут. Я могу лишь надеяться, что платформа поднимется раньше, чем они войдут, но напрасно. Начало игр специально задерживают, чтобы огненная Китнисс увидела то, как арестовывают того, кто дал знание огня. Дверь распахивается и в комнату быстрым шагом входят миротворцы. Двое заламывают мне руки за спину и сковывают их наручниками, и я так отчетливо слышу звук, с которым они защелкиваются на моих руках. Третий из миротворцев с силой бьет меня в висок, и я падаю на колени. Как-то резко становится темно, но я все еще в сознании. Я чувствую, как они раз за разом бьют меня и их перчатки с металлическими шипами, оставляют глубокие раны. Я стараюсь не закричать от боли. Пусть Китнисс все равно не услышит, но она ведь все видит, а я должен быть сильным, ради нее.
…Я лежу на каменном полу лицом вниз. Не слишком удобно, но поскольку моя спина вся превращена в сплошную кровавую рану, это единственное положение в котором я могу хоть немного отдохнуть от боли. Если не шевелиться. Я провожу пальцами по полу, пытаясь прочувствовать его текстуру, но тщетно, мои руки потеряли способность что-либо чувствовать и, хотя я понимаю, что мне больше никогда ничего не придется создавать, мне жаль, что мои руки теперь бесполезны. В то время, когда я могу думать о чем-то кроме сводящей с ума боли, я думаю о Китнисс. Как она? Что с ней? Она выжила? Ей удалось сбежать в 13 дистрикт, правда? Как я надеюсь, что ей удалось. Если бы я мог, я бы хотел ей сказать, что она справится, она сильная и смелая, она победит. Как я хотел бы ей сказать, чтобы она не переживала из-за меня. Я знал, на что иду и, даже сейчас, не смотря на всю боль, не хотел бы ничего менять. Миротворцы каждый день допрашивают меня, но так ужасно, как в первые дни, мне уже не будет. Я уже слишком измучен, чтобы бояться. Снова раздаются шаги в коридоре. Я чувствую, как мое сердце замирает от страха, и пытаюсь успокоить уже самого себя. Дверь распахивается. Миротворцы приближаются ко мне и рывком за руки поднимают меня с пола. Когда я снова прихожу в сознание, я лежу на каком-то столе, похожем на операционный, прикованный к нему. Миротворец подходит и, ничего даже не спрашивая, касается кнопки на панели управления. Сверху на меня льется вода. Она настолько насыщена солью, что, кажется, все мои раны объяты пламенем. Мне кажется, что я кричу от боли, но, на самом деле, я уже давно сорвал голос и этот крик звучит лишь в моем сознании. Поток прекратился и следом мое тело пронзил электрический заряд. Я корчился в судорогах, чувствуя, что грудная клетка разрывается, а сердце бьется в рваном ритме. Ток прекратился, и я попытался хоть немного отдышаться. Казалось, мне на грудь положили что-то неимоверно тяжелое. Я нахожу в себе силы улыбнуться, понимая, что мне осталось совсем недолго. Я вижу, как рука миротворца тянется к панели управления. Время, кажется, замедляет свой бег и этих кратких секунд мне хватает на то, чтобы еще раз мысленно пожелать удачи Китнисс. Свети, моя огненная Китнисс, освети этот мир, он нуждается в тебе. Помни, чем темнее вокруг, тем ярче светит огонь. Ты сильнее всех, я знаю, ты победишь. Ты очистишь этот мир от зла и откроешь новую эру, где не будет Голодных игр. Я так рад, что встретил тебя, Китнисс Эвердин. Затем все же рука миротворца касается панели правления, и новый разряд электричества пронзает мое тело. И мир начинает исчезать в темноте…
Автор
Последнее, что я вижу в сонном бреду - Китнисс, стоящая передо мной. В глазах горит решимость, но что присутствует еще...
Льдинки слез поблескивают в глазах, висят на ресницах, катятся по щекам...
- Я все еще ставлю на тебя... - из последних сил шепчу я, горя желанием успокоить девушку. Шепчу и проваливаюсь в темноту.
В такого Цинну я верю. Откроетесь?)
Вроде бы заказчик)).
299 слов
Откройтесь пожалуйста?)
Всё ещё заказчик)).
я надеюсь, автор откроется прямо здесь, в посте, ибо от благодарностей не прячутся)))).
какой бить, на руках носить надо!)))
Я бы более развернуто все это прописала, но на фесте большие фики не принято писать)
…Меня всегда привлекал огонь. Или сначала, все же, была эта старая книга, найденная мной в подвале школы. Конечно, мы изучали мифологию, но, как оказалось, не полностью, по крайней мере, миф о Прометее я узнал именно из книги. Я раз за разом перечитывал эту историю, пытаясь представить себе, как это, решиться пойти против всех, решиться бросить вызов, зная, что за кара постигнет тебя за это. Как это, восстать против того, что кажется нормальным для других, но тебе кажется несправедливостью? Нет, осознание необходимости что-то менять у меня возникло не сразу. Я, как и все вокруг, каждый год смотрел Голодные игры, но совершенно не задумывался о том, что именно вижу. Для меня, как и для большинства жителей Капитолия, это было просто шоу и, даже смотря, как очередной трибут умирает, я не чувствовал глубокой несправедливости происходящего. Я только задумывался, как это, быть мятежником, но сам был еще очень далек от этого. Тем более что даже думать о мятеже в Капитолии, куда сложнее, чем где бы то ни было еще. В Капитолии любое твое слово может быть подслушано, ради всеобщего блага, разумеется. Общаясь с коллегами и друзьями, надо всегда следить за тем, что и как ты говоришь. И притворство, первое чему ты учишься. Скрывай мысли и эмоции от других, будь, как все, и твоя жизнь будет прекрасной. Молчи и будь свободен. Стоит заговорить и, кто знает, не станет ли это твоим последним словом. Я понимал, что все не правильно, но как исправить и что я могу сделать, я пока не знал. Я смотрел на искусственное пламя в камине, касался его руками, и чувствовал его прохладу. Искусственное пламя не может обжечь. Или может?
Все изменилось с появлением Китнисс. Это был мой первый год, как стилиста Игр и, разумеется, мне поручили самый последний из дистриктов. Когда я увидел, как Китнисс вызывается добровольцем, чтобы спасти свою сестру, я почувствовал, как волна жара прошла по моему телу. Неужели это тот самый знак, которого я так ждал? Эта девушка была огнем по своей сути, не безобидным прирученным огнем Капитолия, как, например, я, а свободным и опасным огнем другого мира, к которому я не принадлежал. Огонь земной и огонь небесный. И их объединение может осветить этот мир. Огонь существовал и до Прометея, но Прометей дал людям знание огня. Так и Китнисс была огненной до того, как я одел ее в этот костюм, но теперь об этом знали все. Я старался не показывать, как я переживаю за Китнисс. Я старался сделать ее незабываемой, чтобы у нее было больше шансов на выживание. Я обнимал ее, осторожно касался губами ее лба, глубоко внутри чувствуя, что она может не просто обжечь меня, а сжечь дотла, и я был готов сгореть, лишь бы она выжила. Как сильно мне хотелось занять ее место на арене, умереть за нее, но не позволить им потушить это маленькое, еще совсем слабое, пламя. Впрочем, я понимал, что мое вмешательство не принесет пользы ни мне, ни ей. И, если я готов был сгореть, то ей я такого не желал. Никогда еще Игры не казались мне такими мучительно долгими. Каждый миг, пока Китнисс была на Арене, я, казалось, ни на миг не отрывал взгляд от экрана. Даже когда она спала, я бодрствовал, словно охраняя ее. Конечно, я ничего не мог сделать, чтобы помочь ей, но я надеялся на то, что с ней все будет хорошо, что она победит. И Китнисс сделала это. Выжила, победила наперекор всем, стала сильнее, и ее огонь стал ярче. И это дало мне надежду. И не только мне.
Ее брошь, сойка-пересмешница, стала символом сопротивления, как и сама Китнисс, девушка, бросившая вызов Капитолию. Я старался быть поближе к ней, впрочем, это было не сложно, учитывая, что я, все же, ее стилист. Я любовался ей, пытался поддерживать ее и, в меру моих сил, помогал ей понять, кто она на самом деле и как многое зависит от нее. Когда она вновь была вынуждена вернуться на Арену, что-то во мне дошло до критической точки, и готово было взорваться. Я знал о восстаниях в дистриктах, о сопротивлении, догадывался и о многом другом, но главное, я знал, что есть те, кто позаботятся о Китнисс, чтобы ни случилось. И я знал, что должен зажечь сигнальный огонь. Огонь уже есть, пора дать людям знание огня. И я знал, как это сделать. И вот я, кажется, подошел к тому, что всегда так интересовало меня в детстве. Как это, пойти против всех, зная, что за это постигнет кара. Я делаю это ради любви. Да, я люблю Китнисс. Не так, как ее любит Пит, конечно. Я никогда бы не признался ей в своей любви. Никогда не посмел бы коснуться губами ее губ, но если ради нее я должен пожертвовать собой, пусть будет так. Моя огненная Китнисс, сойка-пересмешница, она осветит этот мир и исправит все то, что должно быть исправлено. Она справится, я знаю. Я верю в нее.
Когда ее свадебное платье превратилось в наряд сойки-пересмешницы, я подписал себе смертный приговор. И когда я по просьбе Фликермена встал и поклонился залу, я знал, что среди взглядов, направленных на меня, есть и взгляд президента Сноу и тех, кто потом будет истязать меня в камерах. Ну что же, я принес огонь, теперь осталось ждать всего остального. И, да, искусственный огонь может обжечь очень сильно.
Я вновь провожаю Китнисс на битву. И вновь могу лишь поддерживать ее, внушать ей, что она сильнее всех и что она победит. «Я все еще ставлю на тебя». Да, Китнисс, я уже сделал ставку и она – моя жизнь. Но, знаешь, я сделал это с радостью. Когда опускается купол, я стараюсь выглядеть спокойным и уверенным, таким, в каком мне она и нуждается. Но, правда в том, что я слышу шаги миротворцев за дверью и знаю, куда и зачем они идут. Я могу лишь надеяться, что платформа поднимется раньше, чем они войдут, но напрасно. Начало игр специально задерживают, чтобы огненная Китнисс увидела то, как арестовывают того, кто дал знание огня.
Дверь распахивается и в комнату быстрым шагом входят миротворцы. Двое заламывают мне руки за спину и сковывают их наручниками, и я так отчетливо слышу звук, с которым они защелкиваются на моих руках. Третий из миротворцев с силой бьет меня в висок, и я падаю на колени. Как-то резко становится темно, но я все еще в сознании. Я чувствую, как они раз за разом бьют меня и их перчатки с металлическими шипами, оставляют глубокие раны. Я стараюсь не закричать от боли. Пусть Китнисс все равно не услышит, но она ведь все видит, а я должен быть сильным, ради нее.
…Я лежу на каменном полу лицом вниз. Не слишком удобно, но поскольку моя спина вся превращена в сплошную кровавую рану, это единственное положение в котором я могу хоть немного отдохнуть от боли. Если не шевелиться. Я провожу пальцами по полу, пытаясь прочувствовать его текстуру, но тщетно, мои руки потеряли способность что-либо чувствовать и, хотя я понимаю, что мне больше никогда ничего не придется создавать, мне жаль, что мои руки теперь бесполезны. В то время, когда я могу думать о чем-то кроме сводящей с ума боли, я думаю о Китнисс. Как она? Что с ней? Она выжила? Ей удалось сбежать в 13 дистрикт, правда? Как я надеюсь, что ей удалось. Если бы я мог, я бы хотел ей сказать, что она справится, она сильная и смелая, она победит. Как я хотел бы ей сказать, чтобы она не переживала из-за меня. Я знал, на что иду и, даже сейчас, не смотря на всю боль, не хотел бы ничего менять. Миротворцы каждый день допрашивают меня, но так ужасно, как в первые дни, мне уже не будет. Я уже слишком измучен, чтобы бояться. Снова раздаются шаги в коридоре. Я чувствую, как мое сердце замирает от страха, и пытаюсь успокоить уже самого себя. Дверь распахивается. Миротворцы приближаются ко мне и рывком за руки поднимают меня с пола. Когда я снова прихожу в сознание, я лежу на каком-то столе, похожем на операционный, прикованный к нему. Миротворец подходит и, ничего даже не спрашивая, касается кнопки на панели управления. Сверху на меня льется вода. Она настолько насыщена солью, что, кажется, все мои раны объяты пламенем. Мне кажется, что я кричу от боли, но, на самом деле, я уже давно сорвал голос и этот крик звучит лишь в моем сознании. Поток прекратился и следом мое тело пронзил электрический заряд. Я корчился в судорогах, чувствуя, что грудная клетка разрывается, а сердце бьется в рваном ритме. Ток прекратился, и я попытался хоть немного отдышаться. Казалось, мне на грудь положили что-то неимоверно тяжелое. Я нахожу в себе силы улыбнуться, понимая, что мне осталось совсем недолго. Я вижу, как рука миротворца тянется к панели управления. Время, кажется, замедляет свой бег и этих кратких секунд мне хватает на то, чтобы еще раз мысленно пожелать удачи Китнисс. Свети, моя огненная Китнисс, освети этот мир, он нуждается в тебе. Помни, чем темнее вокруг, тем ярче светит огонь. Ты сильнее всех, я знаю, ты победишь. Ты очистишь этот мир от зла и откроешь новую эру, где не будет Голодных игр. Я так рад, что встретил тебя, Китнисс Эвердин.
Затем все же рука миротворца касается панели правления, и новый разряд электричества пронзает мое тело. И мир начинает исчезать в темноте…