802Он осторожно приподнимает мой подбородок и с наслаждением вглядывается в мои глаза. Я знаю, что он ожидает там увидеть – страх. Страх загнанной жертвы, животного. Животные понимают лишь один язык. И этот язык – боль. Чтобы приручить, нужно втоптать в грязь и сломать волю. Я – животное. Они разговаривают со мной на моем языке. Вот только в моих глазах они не увидят страха. Лишь серую дымку безумия. Сначала я думала, что они хотят узнать о восстании. Вот только я ошибалась. Они – это капитолийские ученые – как маленькие дети. Им просто интересно. Как детям, которые отрывают крылья бабочке, а потом и ножки –и разочарованно вздыхают, когда бабочка уже не может двигаться. Вот только капитолийцы выросли, и им уже не интересно играть с насекомыми. Они хотят ставить свои зверские опыты на людях. Первые дни я кричала и извивалась, как девка, которую хотят взять прямо на столе, у всех на глазах. Капитолийцы хмурились, изредка строчили что-то в своих блокнотах и задавали скучные вопросы. На многие из них я и не знала ответа. А потом они привели безгласых. Одного из них я знала – этот симпатичный, светловолосый мальчишка прислуживал мне, как трибуту, на последних Голодных играх. Он держался долго – капитолийцы постарались на славу, пытаясь разговорить меня. Вот только ответов на их бесконечные вопросы я не знала. Мальчишка с надеждой смотрел на меня, пока его разделывали, словно салат. Кажется, капитолийцам даже нравилось, что они делают. Я кричала и извивалась, стерев в кровь свои руки и безнадежно сорвав голос, умоляя отпустить его. А он – я даже не знала его имени – смотрел на меня своими ярко-зелеными глазами и не издавал и звука. А ведь и безгласые мычали при пытках, не имея возможности закричать. Но в моей голове их голоса отдавались криком. На его груди гордо реет вырезанный герб Панема, некогда симпатичное лицо превратилось в синюшную, кровавую маску. Безгласый мальчишка оказался на редкость крепким, однако и он вскоре обмяк в руках капиталийских палачей. Кажется, они даже яды на нем пробовали – паренька долго рвало кровью. Его оставили прямо перед моим носом – как напоминание. Того, что они могут сделать. Не со мной, нет. В соседней со мной камере сидят другие трибуты – те, которые не участвовали в восстании, даже не слышали про него. Мне не страшно за свою жизнь – она ничего не стоит. Но у них есть те, ради которых стоило бы выбраться отсюда. Хотелось бы в здравом уме. Хотя в моем случае это невозможно. Я знаю, что я сошла с ума – и от этого мне еще веселее. Мой истеричный смех разносится по всему подземелью, в котором нас держат. Я захлебываюсь в нем и на мгновение затихаю. В этот момент к моему смеху присоединятся крик. И до него добрались. Чтож, Пит Мелларк, добро пожаловать в реальный мир. - Что, опять ток? Вы такие предсказуемые, ребята. Надо быть оригинальнее, - мой голос хриплый, сорванный, будто простуженный. Я захлебываюсь своим полубезумным смехом, один из сопровождающих просит меня помолчать. Пока я выплевываю кровь, меня за остатки моих изрядно поредевших волос тащат в явно незнакомое мне место. Лучше уж электричество – хоть понятно, что тебя ждет. Кажется, я знаю, для чего меня держат здесь – чтобы я, раз за разом видела смерть и медленно сходила с ума. Все мы, победители, сумасшедшие – кто-то больше, кто-то меньше. Однако день за днем приходить в себя и вновь окунаться в водоворот прекрасной, незамутненной боли, каждый прожитый день молить о смерти и видеть смерть всех своих пусть не друзей, но тех, кто так или иначе дороги мне – это невыносимо. За тонкой, стеклянной стенкой – Пит. Его лицо – синяя маска, руки скреплены за спиной а синие, васильковые глаза – глаза истинного безумца. Он шепчет что-то своими обескровленными губами. Я долго вглядываюсь в его лицо и только потом понимаю, что шепчет Мелларк. Переродок. За несколько дней наблюдения за Питом, я поняла, для чего меня сюда привели, кого он считает переродком. Мы все безумны, вот только Пит – больше всех. И когда меня поднимает на руки один из повстанцев, я прошу его убить Пита. Потому что все, над чем поработал Капитолий – идеально. - В Капитолии у нас с ним были соседние камеры. Он хорошо знает мои крики, а я его, - говорю я как-то за обедом, всматриваясь в лицо моего сокамерника. Его глаза такие же неестественно голубые, как и раньше. Вот только я хорошо помню его почерневшие зрачки, и я знаю – его безумие останется с ним навсегда. Как и герб Капитолия, который я до конца жизни буду носить на своей груди. Как и все, порожденное проклятой столицей Панема. Меня зовут Джоанна, и я безумна. Как и все, что породил Капитолий, мое безумие идеально. Но я затолкала его поглубже в свое проклятое тело. Потому что сначала я возьму в свои руки автомат, и расстреляю всех, кто сделал это со мной. А потом отдамся своему проклятому безумию. Чтож, хоть в чем-то я идеальна.
Мне все равно, что вы там про меня говорите. Главное, произносите мое имя без ошибок.
Ох. Очень чётная и насыщенная картинка. span class='quote_text'>Меня зовут Джоанна, и я безумна. Как и все, что породил Капитолий, мое безумие идеально. -- вот это действительно просто идеально. Очень меткая и чёткая характеристика всего, что происходило в столице. Мне показалось, что ключевая фраза не очень вписалась в повествование, она немного выбивается из стиля и общего состояния текста, но, в принципе, это не очень заметно. В остальном -- текст прекрасен. Автор, вы большой молодец.
span class='quote_text'>Меня зовут Джоанна, и я безумна. Как и все, что породил Капитолий, мое безумие идеально. -- вот это действительно просто идеально. Очень меткая и чёткая характеристика всего, что происходило в столице.
Мне показалось, что ключевая фраза не очень вписалась в повествование, она немного выбивается из стиля и общего состояния текста, но, в принципе, это не очень заметно. В остальном -- текст прекрасен. Автор, вы большой молодец.
не з.